Хозяйка - Страница 23

Тут Мурин поклонился низко-низко и долго не разгибал спины, беспрерывно утирая рукавом бороду. Ярослав Ильич не знал, где стоял.

- Да-с, этот добрый человек, - заметил он, весь замешавшись, - говорил мне о каких-то существовавших между вами беспорядках-с; я не осмеливаюсь верить, Василий-Михайлович... Я слышал, вы все еще больны-с, - быстро перебил он со слезящимися от волнения глазами, в неистощимом замешательстве смотря на Ордынова.

- Да-с... Сколько я должен вам? - быстро спросил Ордынов у Мурина.

- Что вы, батюшка барин? полноте! мы ведь не христопродавцы какие-нибудь. Что вы, сударь, нас обиждаете! Постыдились бы, сударь; чем мы с супружницей вас обиждали? Помилуйте-с!

- Но, однако ж, это странно, друг мой; ведь они же у вас нанимали; чувствуете ли вы, что отказом своим вы их обижаете? - вступился Ярослав Ильич, долгом почитая показать Мурину всю странность и щекотливость его поступка.

- Да помилуйте ж, батюшка! что вы, сударь, барин? помилуйте-с! уж и чем мы не угодили про вашу честь? Уж и так старались-старались, животы надорвали, помилуйте-с! Полноте, сударь; полноте, свет-барин, Христос вас помилует! Что мы, неверные, что ли, какие? Пусть бы жил, кушал он у нас наше яство мужицкое на здоровье, пусть бы лежал, - ничего б не сказали, и... слова не молвили б; да нечистый попутал, хворый я человек, да и хозяйка моя хворая, - что будешь делать! Услужить-то бы некому было, а рады бы, душою бы рады были. А уж как мы с хозяйкой будем про вашу милость бога молить, то есть во' как молить!

Мурин поклонился в пояс. Слеза выдавилась из восторженных глаз Ярослава Ильича. С энтузиазмом посмотрел он на Ордынова.

- Скажите, какая благородная черта-с! Какое святое гостеприимство почило-с на русском народе-с!

Ордынов дико взглянул на Ярослава Ильича. Он почти ужаснулся... и осматривал его с головы до ног.

- А и право, сударь, гостеприимство именно чтим, то есть вот как чтим, сударь! - подхватил Мурин, заслоняя всем рукавом свою бороду. - Право, вот теперь дума идет: погостили б вы у нас, сударь, ей-богу б погостили, продолжал он, подступая к Ордынову, - да и я, сударь, ничего; денек-другой ничего, право б ничего не сказал. Да грех больно попутал, хозяйка-то ишь моя нездорова! Ах, как бы не хозяйка! Вот был бы, примерно, один я: уж и как бы я вашу милость уважил, уж и как бы ходил, то есть во' как ходил! Кого ж нам, коли и не вашу милость, уважить? Уж я бы вас вылечил, право бы вылечил, я и средствие знаю... Право бы, погостили, сударь, ей-богу, вот великое слово, у нас погостили бы!..

- В самом деле, нет ли какого средства? - заметил Ярослав Ильич... да и не докончил.

Ордынов сделал напраслину, с диким изумлением оглядев незадолго до того с ног до головы Ярослава Ильича. Это был, конечно, честнейший и благороднейший человек, но он теперь понял все, и, признаться, положение его было весьма затруднительно! Ему хотелось, что называется, лопнуть со смеха! Будь он один на один вместе с Ордыновым, - два такие друга! конечно, Ярослав Ильич не вытерпел бы и неумеренно предался порыву веселости. Во всяком случае он сделал бы это весьма благородно, с чувством пожал бы после смеха руку Ордынова, искренно и справедливо уверил бы его, что чувствует удвоенное уважение к нему и что извиняет во всяком случае... да, наконец, и глядеть не будет на молодость. Но теперь, при известной своей деликатности, он был в самом затруднительном положении и почти не знал, куда скрыть себя...

- Средствия, то есть снадобья! - подхватил Мурин, у которого все лицо шевельнулось от неловкого восклицания Ярослава Ильича. - Я, то есть, сударь, по глупости моей мужицкой, вот что сказал бы, - продолжал он, ступив еще шаг вперед, - книжек вы, сударь, больно зачитались; скажу, умны больно стали; оно, то есть как по-русски говорится у нас, по-мужицкому, ум за разум зашел...

- Довольно ! - строго прервал Ярослав Ильич...

- Я иду, - сказал Ордынов, - благодарю вас, Ярослав Ильич; буду, буду у вас непременно, - говорил он на удвоенные вежливости Ярослава Ильича, который был не в силах долее его удерживать. - Прощайте, прощайте...

- Прощайте, ваше благородие; прощайте, сударь; не забудьте нас, навестите нас, грешных.

Ордынов не слыхал ничего более; он вышел как полоумный.

Он не мог вынести более; он был как убитый; сознание его цепенело. Он глухо чувствовал, что его душит болезнь, но холодное отчаяние воцарялось в душе его, и только слышал он, что какая-то глухая боль ломит, томит, сосет ему грудь. Ему хотелось умереть в эту минуту. Ноги его подкосились, и он присел у забора, не обращая более внимания ни на проходивших людей, ни на толпу, начинавшую сбираться возле него, ни на оклики и расспросы любопытных, его окруживших. Но вдруг из множества голосов раздался над ним голос Мурина. Ордынов поднял голову. Старик действительно стоял перед ним; бледное лицо его было важно и задумчиво. Это уж был совсем другой человек, чем тот, который так грубо глумился над ним у Ярослава Ильича. Ордынов привстал; Мурин взял его за руку и вывел из толпы...

- Тебе еще нужно свой скарб захватить, - сказал он, искоса взглянув на Ордынова. - Не горюй, барин! - вскрикнул Мурин. - Ты молод, чего горевать!

Ордынов не отвечал.

- Обижаешься, барин? Знать, больно зло тебя взяло... да нечему; всяк свое холит, всяк свое добро бережет.

- Я не знаю вас, - сказал Ордынов, - я не хочу знать ваших тайн. Но она! она!.. - проговорил он, и слезы градом, в три ручья, потекли из глаз его. Ветер срывал их одну за другой с его щек... Ордынов утирал их рукой. Жест его, взгляд, непроизвольные движения дрожавших посинелых губ - все предсказывало в нем помешательство.